21 марта 1768 года в семье бедного оксерского портного родился мальчик, ставший выдающимся математиком, без имени которого и сегодня немыслим ни один университетский курс,— Жан Батист Жозеф Фурье. Он прожил 62 года, и едва ли найдется среди них хотя бы один спокойный и тихий, и мирный, и несуетливый, кабинетно-пыльный, академически размеренный, любезный бесстрастным и холодным музам математики. Он переболел всеми болезнями века, неразделимо сплавленный с судьбой своей родины, судьбой в те годы прекрасной и страшной, великой и преступной.

В 8 лет — круглый сирота. Покровительство знатной дамы, два слова и одна улыбка оксерскому епископу — и маленький Жан уже в военной школе. Школой управляли бенедиктинцы , умные и хитрые как лисы. Способный паренек не остался незамеченным, был обласкан, его прилежание поощряется. Естественно, он не знал тогда, что проповеди, им написанные, читают в Париже, выдавая за собственные откровения, высокие сановники церкви. Впрочем, он уже позабыл про эти проповеди. Он проказил и шалил не менее других своих сверстников, пока первые же уроки математики не пресекли бездумность детства. Жан страдал без математики и ночами в тайне ото всех забирался в камин, задвигался ширмами и в желтом свете свечи впивался в учебники.

Из школы шли две дороги: на одной его ждала шпага и мундир, на другой — крест и сутана. Он выбрал артиллерию — ближайший к математике род войск, но не был даже допущен к экзаменам. «Фурье, как неблагородный, не может быть принят в артиллерию, хотя бы он был второй Ньютон»,— без улыбки сказал министр, не предполагая, что его откровенный цинизм в эти секунды резервирует ему место в истории науки. Так Фурье стал священником. Аббатство Сент-Бенуа рассчитывало на нового прелата, но пострижения не состоялось: ветры революции достигли маленького аббатства на Луаре, и молодой бенедиктинец отказался от духовного звания.

В 1789 году Фурье, которому шел 22-й год, читает в Академии наук записку о решении числовых уравнений всех степеней. Он привез в Париж открытие, а увез споры, восторги, прекрасную и слепую веру в справедливость, гордую и наивную мечту о вселенском счастье — всю правду и ложь Великой французской буржуазной революции. В Оксере он член Народного собрания. Пламенная речь перед рекрутами Бургундии — и вот уже не нужно тянуть жребий: все руки рвутся к ружьям.

Ослепленный восторгами толпы, оглушенный собственным красноречием, он уже не в состоянии заметить признаков вырождения революции, и только в тюрьме, куда упрятали его подручные Сен-Жюста, наступает мучительное разочарование.

Потом Фурье преподает в Эколь Нормаль в Париже, затем во вновь организованной Политехнической школе. Он возглавил кафедру математического анализа и, по словам одного из его ученых коллег, «доказал, что преподавание математики не чуждо изящества». Начинается, и неплохо начинается, профессорская карьера. Казалось бы, о чем еще мечтать сыну провинциального портного: слуга, квартира и бархат на окнах; но сквозь бархат все громче звучат барабаны Бонапарта, их ритмы уже гонят прочь солидную рассудочность, и в канделябрах его дорогой квартиры уже вспыхивает пламя походных костров.

Ему было 30 лет, когда с армией Наполеона он вступает: на землю Египта. Он опять не видит обмана и верит в благородство «великой миссии», долженствующей восстановить древний блеск страны пирамид, усовершенствовать земледелие и «сообщить населению благодеяния европейской образованности». Он был слишком честным, чтобы подозревать обман, и слишком наивным, чтобы уяснить суть «великого похода». Он исполняет деликатные дипломатические поручения и ведет тонкие военные переговоры. Это не мешает его работе; и, как ни странно, Египет словно подстегивает его творчество, новые и новые записки появляются в «Декаде» и «Египетском вестнике»: неопределенный анализ, способ исключения неизвестных, доказательство новой алгебраической теоремы, а рядом — рассуждения о каирском водопроводе и описание машины для орошения полей.

Жан Фурье — глава Египетского института, в который входит сам Бонапарт, среди членов которого Сент-Илер, Монж, Бертолле. Он в чести, ему уже льстят, говоря об афинской грации и египетской мудрости его работ, он уже человек государственный, принадлежащий к кругу непогрешимых.

Возвратившись в Европу, Фурье становится префектом департамента Изер. Он полон решительности и административного рвения, строит горные дороги и осушает болота, ублажает настоятелей монастырей и успокаивает политических драчунов. Здесь же, в Гренобле, он пишет «Аналитическую теорию тепла» — оригинальнейшую работу, где впервые были выведены дифференциальные уравнения теплопроводности, ставшие отправным пунктом целого раздела математической физики. Здесь же он анализирует внутреннее тело Земли. И уже кажется: политические вихри не тронут его рукописей, но опять врывается в его судьбу поверженный Наполеон.

«Сто дней» Бонапарта. Наивно организовывать оборону, когда целые полки меняют белые знамена на императорского орла. Фурье уезжает из Гренобля, и Наполеон, постучавшись в городские ворота табакеркой, въезжает в город без единого выстрела. Граф Дартуа обвиняет Фурье в трусости и требует возвращения в Гренобль. Наполеон упрекает его в неблагодарности.

— Ну что же, господин префект, и вы объявили мне войну? — спрашивает Бонапарт.

— Я исполнял долг присяги, государь,— отвечал Фурье.

— Долг? — Наполеон поднял бровь.— Не думайте, однако, что план вашей кампании страшен для меня. Мне только больно, что против меня встал один из "египтян", евший мой бивачный хлеб, один из старых друзей...— И добавил жестко: — Разве вы, господин Фурье, забыли, что я определил вас префектом?

Фурье смолчал тогда. Но когда уже состоялось его новое назначение префектом Роны и Наполеон спросил: «Что вы думаете о моем предприятии?» — Фурье ответил, глядя прямо в глаза Бонапарта:

— Государь, я думаю, что вы потерпите неудачу.

Из Лиона Фурье приехал в Париж. Падение императора лишает его всех чинов. Он почти нищий и зарабатывает на хлеб уроками. Опала длится, впрочем, недолго: в 1817 году Фурье избирается членом Французской академии. Он относится к этому спокойно, понимая относительность человеческого благополучия. Он живет уединенно и, по словам современников, любит беседы, но не любит споры. Он рано постарел, маниакально боится простуд и невесело шутит над своей привычкой кутаться: «Меня считают толстяком, но если попробуют раздеть, как снимают покровы с египетской мумии, то найдут один скелет...» Он болеет, но не слушает врачей: «Главное — терпение и тепло...» Жан Фурье умер 16 мая 1830 года от аневризмы сердца.

Ярослав Голованов - «Этюды об учёных»